Российские нефтяные компании, попавшие под санкции Запада из-за событий на Украине, срочно нуждаются в оборудовании и технологиях для того, чтобы продолжить освоение арктического шельфа и других труднодоступных месторождений. О том, как объединить усилия государственных и частных нефтяных компаний для организации производства нефтегазового оборудования ТАСС рассказал заместитель министра промышленности и торговли Андрей Дутов.

— Перед вашим министерством стоит задача заместить импортное оборудование в нефтегазовой отрасли. Как продвигается этот процесс и каких результатов уже удалось достичь?

— В конце прошлого года было подписано распоряжение – план мероприятий по снижению зависимости российского энергетического комплекса от импортного оборудования. Минпромторг, Минэнерго и Минприроды – каждый со своей стороны – проводят комплексную работу в рамках исполнения этого плана.

Когда мы приступили к работе, стало понятно, что российских предприятий, занимающихся производством продукции для добычи и переработки нефти и газа оказалось всего около 300, причем часть из них существенно устарела. Они в основном работают еще со времен Советского Союза, когда создавались по региональному принципу под какие-то предприятия и под конкретные месторождения.

Предприятия устарели еще и потому, что при СССР в принципе не было нужды разрабатывать технику для добычи трудноизвлекаемых углеводородов. А ведь с начала 2000-х годов технологии начали стремительно меняться с учетом новых принципов добычи. Например, сланцевая революция… Обидно, что технологии добычи сланца были придуманы в Новосибирске, но правильно запатентованы и правильно проданы в США.  И сейчас нам хватает научного потенциала, но не хватает той системы, которая позволяла бы все это внедрять в жизнь. У нас есть наука, есть промышленное производство, которое готово это выпускать, есть наработки и самое главное – есть месторождения, которые нужно развивать.

— Потенциала хватит и для освоения Арктического шельфа?

— Арктический шельф – это отдельная тема. В таких широтах никто никогда не бурил. Следовательно, нужно создать абсолютно новые технологии. Это связано с тем, что специальных технологий для работы в этом регионе нет, а мы не хотим подстраивать для этого проекта существующие технологии. Цена ошибки очень высокая – если случится катастрофа, подобная той, что произошла Мексиканском заливе, локализовать ее будет сложнее в сотни раз.

— Какие наиболее перспективные проекты в производстве нефтегазового оборудования Вы могли бы назвать?

— Мы создали межведомственную рабочую группу, а при ней научно-технический совет по 13 направлениям. Модераторы в группах – это представители заказчика. Они уже представили в Минпромторг в разном виде свои потребности в закупках оборудования на ближайшие 5-7 лет. Хочу подчеркнуть, что совещания внутри рабочих групп проводятся почти в ежедневном режиме, сейчас определяются имеющиеся и требуемые технологии и производственная база. К счастью, нам удалось уйти от ситуации, когда нефтяные компании говорили, что «мы покупаем услугу, мы производством заниматься не будем». Они ведут диалог и определяются с проектами.

В течение месяца мы должны определить проекты, которые реализуемы и пригодны для инвестиций как с точки зрения государства, так и самих нефтяников. Тогда будет понимание, без чего мы жить не можем, что можно отложить на дальнейшую перспективу, а что мы будем разрабатывать с какими-то иностранными партнерами.

В этом вопросе принципиально важно достичь эффекта масштаба. В рамках работы групп выяснилось, что нефтяные компании закупают примерно одно и тоже, и если объединить, например, заказ «Газпрома» и «Роснефти», то его объем позволит даже без господдержки создать правильный инвестиционный проект. А когда каждая компания пыталась сделать свое «натуральное хозяйство», то эффекта масштаба не получалось.

Мы ищем по всему спектру продукции этот эффект масштаба и делим все возможные проекты на две категории. Первая категория – стратегические – то есть те технологии, которые РФ независимо ни от каких обстоятельств должна у себя иметь, в частности, технологии геологоразведки. Вторая категория – это все бизнес-проекты, те проекты, которые становятся инвестиционно-привлекательными за счет эффекта масштаба. Здесь мы уже обсуждаем варианты господдержки – то же льготное кредитование или другие меры. Такие проекты будут по каждому из технологических направлений. При этом у нас нет желания импортозаместить все! Есть какие-то проекты, по которым эффект масштаба не получится. Для этого есть совместные производства – никто не отказывается здесь участвовать и работать.

Что еще важно – из этих 13 групп одна рабочая группа – по сертификации. Сегодня мы используем требования к оборудованию американского института нефти и газа, и перед нами стоит задача привести требования к технике и технологиям к единому российскому стандарту. Так, у «Транснефти» и «Газпрома» разные требования, но они уже согласились привести их к единому знаменателю. Параллельно мы ведем работу с Росстандартом, чтобы в течение года принять все стандарты в области оборудования для нефтегазовой отрасли.

— Будете ли Вы использовать положительный опыт по локализации производства, который есть в других отраслях?

— Согласно поручению премьер-министра до 1 сентября мы должны определиться по ряду номенклатуры — какое оборудование для нефти —  газодобычи является российским, а какое российским не является.  Все виды оборудования нужно будет описать с точки зрения того, производятся ли они на территории РФ, и если производятся, то насколько они локализованы. Если в РФ остаются патенты, конструкторская документация, и существует какое-то количество техпеределов, это значит, что такое оборудование можно считать российским.

После того, как мы определимся по видам оборудования – что является российским, а что нет, мы определим ограничения и определенные льготы. Можно, как в автомобилестроении, обязать госкомпании покупать только российское оборудование. Можно также стимулировать российских производителей.

— Кто будет создавать технологии?

— Научные и инжиниринговые центры, сами компании – все будет сформировано с точки зрения подходов рабочих групп.

— О каком горизонте мы говорим?

— У нас есть лицензионные обязательства (по срокам разработки месторождений). Если мы говорим о промышленном освоении – это 2022-2025 годы в зависимости от разных участков. Сегодня у нас есть обязательства по доразведке, которые должны быть реализованы в течение трех лет.

— Можно ли говорить о том, что российские нефтяные компании отказались от идеи разрабатывать компоненты каждый сам для себя?

— Хочу еще раз подчеркнуть, что в пределах каждой отдельно взятой компании эффект масштаба не получится. Масштаба закупок все равно не хватает, чтобы себестоимость была на уровне с мировыми производителями. Поэтому нужно увеличивать объем. Раньше компании стремились создавать предприятия внутри себя – сейчас это уже пройденный этап.

При этом рассматриваются крупные проекты, которыми могут заняться нефтяные компании. Так, «Новатэк», являясь головной компанией по сжиженному природному газу, рассматривает возможность строительства в Белокаменке и использования в рамках запуска второй очереди «Ямал СПГ» плавучих заводов по сжижению газа. Для этого можно создать комплекс крупнотоннажного машиностроения, который в дальнейшем будет строить суда различного назначения. Возможно, в акционерный капитал позже войдет и кто-то еще. Но производство разными компаниями какой-то однотипной и массово используемой детали не имеет смысла.

— Есть ли здесь пространство для консолидации на рынке производства оборудования для нефтегазовой отрасли?

— Поле для консолидации определенно есть и мы постоянно об этом говорим предприятиям. Есть определенное количество небольших предприятий, которые производят приблизительно аналогичную продукцию и мы их подталкиваем к тому, чтобы попробовать объединиться. Я считаю, что этот рынок – рынок продажи риска. Если нефтяная компания заказывает продукцию у крупного игрока, она сводит свои риски к минимуму.  А когда у нас есть много раздробленных и сервисных компаний, и производителей, то риск кратно увеличивается. Например, Schlumberger является интегрированным крупным производителем, у них в РФ работает 14 тыс человек. Это очень серьезная компания, и риск работы с такими компаниями гораздо меньше. Поэтому процесс консолидации будет, я в этом уверен. Компании сами пойдут по этому пути.

— Кто-то может выступить консолидатором в этой области?

— Может. Есть, например, группа «Объединенные машиностроительные заводы», «Римера», тот же Eurasia Drilling. Может быть кто-то еще. Если учесть, что существуют разные направления – сервис в области бурения, нефтепереработки, транспортировки, производства разного вида насосного оборудования – где-то будут лидеры, где-то лидеры не найдутся. Но процесс консолидации обязательно будет – без этого компании просто не выживут.

— Иностранцам в рамках одобрения сделок на российском рынке выставляются требования по локализации?

— Конечно. Мы должны четко понимать, что технологии не уйдут из России завтра в рамках всяких политических нюансов. Поэтому если компании хотят прийти в нашу страну, то должна быть гарантия, что они здесь надолго.

— Здесь тогда получается некий временной разрыв: с критериями, в том числе по работе иностранных компаний в РФ, министерство должно определиться осенью, а та же сделка с Schlumberger одобряется сейчас.

— Сделка одобряется сейчас с точки зрения владения акциями. Но в любом случае такие крупные инвестиции в рамках правительственной комиссии по инвестициям облагаются определенными условиями. А та нормативная база, которая будет готова к сентябрю, распространится и на Schlumberger.

— Какие модели финансирования производителей нефтегазового оборудования вы рассматриваете?

— Нефтегазовые компании сами предлагают массу вариантов господдержки – с точки зрения налогообложения, учета инвестиционных затрат, затрат на инновации, которые по их мнению позволят им перераспределить средства в инвестиции. Мы рассматриваем все варианты. Что касается неких ограничений, например, нормативных ограничений по использованию инноваций – министерство попробует все это снять.

— Какая часть этой производственной цепочки является наиболее капиталоёмкой?

— Я бы не сказал «капиталоёмкая». Мы больше говорим о рисках. В мире существует достаточно много методов управления инновациями – один из основных – управление уровнем готовности технологий. Так, в мировой практике есть 9 уровней технологий – от начального этапа разработки до внедрения в производство. И обычно риски, которые берет государство на себя – это риски с 1 по 6 уровень готовности технологий, где вероятность получения технологии не очень значительная. Обычно это венчурное управление, где если 20 проц становятся реальными технологиями, это считается большим успехом.

— С точки зрения нефтяных компаний эти риски можно нивелировать?

— Для этого должна быть сертификация, аккредитация, работа с лицензиарами. Когда нефтяная компания получает тот или иной участок и лицензию на добычу, она также получает список сертификационных требований от лицензиара, в том числе и по части оборудования. А если лицензиар американский, то использовать российское оборудование очень тяжело. Поэтому мы говорим, что то оборудование, которое должно производиться здесь, обязано отвечать требованиям лицензиаров и быть аккредитованными везде, где только возможно. Тогда это оборудование можно будет легко использовать.

— Вы никакого сопротивления не ожидаете в части аккредитации российского оборудования за границей?

— Если работа выполнена правильно и соблюдены все условия, то никаких сложностей быть не должно. И потом… У нас есть взаимные признания: если мы признаем здесь, на территории России требования, которые разработаны американским институтом нефти и газа, а также распространяем их на свои предприятия, то никаких сложностей быть не должно.

— Как вы видите сотрудничество в этой сфере с азиатскими компаниями?

— Так же, как и с другими. Мы видим предпосылки для создания разных СП. Азиатские компании постоянно приезжают, пытаются поучаствовать в этой работе, найти себе партнеров. Производственные площадки, которые были организованы европейскими и американскими компаниями в Китае, позволили последним нарастить свои компетенции. При этом Китай свободен от ситуации с санкциями и поэтому приход их на российский рынок вполне возможен.

— Как вы видите роль российских нефтесервисных компаний в этой работе.  Могут ли они выступить интеграторами?

— Я уверен, что такая роль у них будет, потому что им проще наладить коммуникацию, заниматься поиском технологий.

— Может ли проходить консолидация вокруг каких-то крупных проектов?

— Думаю, да.  Прежде всего вокруг Арктики и в целом всего, что касается трудноизвлекаемых запасов. Кто-то из участников такой работы должен быть лидером. Есть такая возможность у Schlumberger и у РГУ нефти и газа  им.И. М. Губкина.

— В основном инвестировать в технологии и разработки будут нефтегазовые компании?

— В том числе. Мы сейчас также переделываем, исходя из требований шельфовых проектов, программу развития судостроительной промышленности. К 1 июля рассчитываем сдать ее в правительство. После доработок в госпрограмму войдут шельфовые проекты, но только в области НИОКР. Так мы хотим выйти на комплексные проекты: если мы говорим о буровом судне, которое необходимо для Арктики, то имеем в виду серьезное сооружение, и нужно учитывать в нем не только саму платформу, но и систему позиционирования, оборудование для первичной подготовки скважин для бурения и так далее. Мы предусмотрим в этой программе переход от отдельных технологий к комплексным проектам.

— Будет ли выделено дополнительное финансирование по госпрограмме?

Будем обсуждать с правительством, но пока действуем в рамках тех лимитов, которые есть. Мне кажется, там достаточно средств. Считаю, что несколько глобальных проектов мы сможем потянуть. Программа будет предусматривать раздел «развитие науки», который включит в себя комплексные проекты, компенсации платежей по лизингу, по утилизации, что будет способствовать обновлению парка. В госпрограмме также заложена ФЦП «Развитие гражданской морской техники», которая будет пересмотрена. Следует уйти от простого развития судостроения в сторону комплексных проектов по нефти и газу.

Смысл в том, что раньше разрабатывалось только пустое судно, а теперь еще и оборудование, которое на нем будет установлено. Часть прежней программы – в части заказа Минтранса – так и работала прежде. Теперь программа будет расширена и на другие суда.

— В автомобилестроении, в отличие от производства нефтесервисного оборудования, уже существует преобладание готовой отечественной продукции над иностранной, и теперь вопрос упирается в развитие базы комплектующих. Какие меры предпринимает Минпромторг для поддержки производства комплектующих?

— Мы действуем в рамках ВТО, а также соглашений о промышленной сборке. Часть из этих соглашений работает, часть осталась «замороженной». Когда мы начали заниматься вопросом комплектующих, то поняли, что здесь отсутствует эффект масштаба. Мы начали заниматься локализацией и сначала создавали автомобильные заводы.

Сейчас каждый автопроизводитель строит завод двигателей исключительно под себя. А если смотреть глубже, то выясняется, что у нас литья мало, соответственно, литье покупается в Германии, поршневая группа – штамповки, коленвалы приходят из той же Германии, потому что для организации нашего производства недостаточно объемов. В результате мы довели уровень локализации где-то до 50% и дальше идти не можем.

Почему? Уровень окупаемости двигательного предприятия – от 50 до 100 тыс. двигателей в год, а для деталей поршневой группы этот показатель может достигать миллионов комплектов. Чтобы изменить ситуацию, было решено направлять господдержку на ту производственную компетенцию, которая позволяет дальше развивать локализацию. Мы должны создавать, исходя из мирового опыта, «фабрики одного гайки» – когда на предприятии производится одна деталь для всех производителей. Так мы договорились, что нужно развивать поршневое производство по этой же схеме, чтобы создать эффект масштаба. Окончательно министерство выработает эту политику в ближайшее время, но основные направления уже понятны.

Можно производить двигатель, но если 60% комплектующих производится в Германии, то снижение себестоимости продукции практически невозможно – ценовая политика определяется не нами. А мы можем получить экономический эффект от той девальвации рубля, которая произошла, если будем идти в направлении углубления локализации.

— Есть лидеры, которые способны консолидировать производство тех или иных компонентов? 

— Тот же «КАМАЗ» развивает литейное производство. «Ногинский завод топливной аппаратуры» делает достойные генераторы, турбонагнетатели. Есть отдельные экономические зоны, где региональные власти поддерживают производителей, в частности, ОЭЗ «Алабуга», где очень много тех, кто пытается заняться комплектующими.

— В условиях кризиса производители несут убытки, GM уже отказался от своего развития в РФ. Какой «запас прочности» у других игроков?

— У GM уровень локализации был недостаточным, поэтому нужный эффект от бизнеса в РФ она не получила. К нам приезжала первый вице-президент компании Сюзанна Веббер. Она рассказывала насколько сложным было их решение уйти из России. При этом они сразу сказали, что консервируют завод, не продают его. Другими словами, при первом удобном случае, когда рынок восстановится, в том числе в США, и когда GM будет чувствовать себя уверенно, компания вернется в Россию. Рынок все-таки большой – 2,5 млн авто для автопроизводителей – это серьезно, поэтому так просто никто с этого рынка не уйдет. А определить, кто в убыток работает, а кто нет, достаточно сложно, потому что это коммерческая тайна производителей. На сегодняшний день ни один производитель кроме GM не приходил к нам с уведомлением о заморозке проектов, все продолжают работать и бороться за локализацию, чтобы увеличивать производство.

— Будут ли замораживаться в связи с кризисом ранее существующие крупные проекты, такие как проект «Автотора» в Калининграде? 

— Мы обсуждали с представителями «Автотора» его дальнейшую судьбу и они не планируют ничего сворачивать. Да, от части неэффективных моделей они откажутся, но работа с BMW и по другим проектам останется. По «Автотору» есть другая проблема: это – региональное предприятие, которое пользуется региональными льготами. И хотя компания в свое время подписала соглашение о промсборке, она его не активировала. На сегодняшний день перед «Автотором» стоит выбор – развиваться по пути промсборки и активации этого соглашения, либо оставаться на региональных льготах. В первом случае модельный ряд, как у сборщика, сократится, но предприятие будет двигаться вперед. Это факт! У руководства «Автотора» есть договоренности с местной властью об инвестициях в рамках инфраструктуры, таким образом, компания не останется без поддержки.

— Прежде власти РФ старались защищать российских автопроизводителей от конкуренции с китайскими дешевыми автомобилями. Сейчас китайские компании начали наравне с европейцами получать льготы и запускать производство. Нет ли у вас опасений, что это негативно скажется на российских производителях?

— К автомобилям существует множество требований по безопасности и экологии, установленных Техническим регламентом Таможенного Союза. Любая машина, которая приходит в Россию, должна подтвердить свое соответствие этим требованиям. Что касается мер поддержки и уровня локализации… Когда мы еще не вступили в ВТО, мы подписывали соглашения о промышленной сборке. Китайские компании их тогда не подписывали. На сегодняшний день они получают льготы в рамках региональных бюджетов, договариваются с губернаторами. Так и работают – кто-то более успешно, кто-то менее. При этом мы предупреждаем, что у нас производственных мощностей в стране сейчас где-то на 3 млн автомобилей, а в этот кризисный год планы по рынку остаются примерно на уровне 1,5-1,9 млн. То есть мощностей уже создано достаточно, а конкуренция очень высока.

— Каков прогноз министерства по продажам и производству автомобилей на этот год? Видите ли вы признаки стабилизации?

— Судите сами: падение рынка по легковым автомобилям составляет 36%, по грузовым – 25%, по автобусам – 18%, по LCV – 29%. Производство сократилось соответственно на 24%, на 31%, по автобусам – 2,3%, по – LCV 29%. При этом импорт упал значительнее всего, а доля производителей, которые здесь локализованы, выросла. Стрессовый сценарий по итогам 2015 года составляет 1,5 млн единиц (минус 50% относительно 2014 года), надеемся, что с учетом мер поддержки рынка, запущенных министерством, рынок снизится на 25% до 1,9 млн штук.

Мы поддерживаем льготное кредитование, субсидируем банкам две трети ключевой ставки ЦБ. В начале мая рассчитываем запустить программу льготного лизинга для физических лиц. В Европе принято не покупать машину, а пользоваться ей 3-4 года, потом менять. В России такой практики прежде не было. С программой автокредитования проще – это уже третья программа и к ней уже привыкли.

Прогнозируемый объем продаж по программе лизинга – в районе 16 тыс. автомобилей. По программе льготного автокредитования планируем продать 200 тыс. машин. Все будет зависеть от рынка.

tass.ru